Я стоял около кучи мусора, которую зажёг ещё утром. Стоял и смотрел, как упругие порывы ветра уносят куда-то в темноту струи дыма, в который превращались листья и ветки, ветошь и гнилушки, которые собирались здесь всё лето.
Поляна среди огромных берёз была радостно-солнечная, наполненная птичьим щебетом, стрёкотом кузнечиков и резкими встрескиваниями крыльев стрекоз на виражах в погоне за мошками.
Сижу и смотрю на твою жизнерадостную улыбку. На фотографии, конечно. Я же тебе не все отдал, три оставил себе – одну неудачную, а две мне так понравились, что не смог отдать, уж ты прости...
Тёплый вечер начала июля. Солнце светит сквозь листву деревьев, освещая уже только верхушки крон.
Когда она прилетела, я только-только первый раз вышел на улицу, и сидел, пытаясь унять дрожание ног и головокружение, на ступеньках у выхода с лестницы.
Опять этот ужасный сон! Какие-то белые, словно обглоданная дочиста кость, палки, торчащие странным скелетом, неуклюжая тяжеленная штуковина, которую так неудобно держать в лапах, слизывающая с белой палки кожу не толще сухого листа, чудные, голые лапы, без когтей, с почти прозрачной, тоньше, чем у сестры на брюхе, шкурой, тростинка, на конце которой тлеет огонь – в пасти! Кошмар
Когда он пришёл впервые, я сразу поняла, что он совсем не опасен. Седой – так его прозвали поначалу те, кто ещё помнил людей, а потом и остальные в стае.
Ещё совсем недавно он сидел в темноте и тесноте. Места было так мало, что даже ножкой пошевелить было почти невозможно. И время отмерялось лишь мыслями. Такими же тёмными, как и всё существование. Лишь иногда слабо вспыхивали какие-то странные образы из прошлой жизни…
